Секретарь Высшего творческого совета Союза Писателей России, автор более сорока сборников прозы, писатель Георгий Каюров делится с читателями «РосАгроЭко» своим рассказом «Галька».

Галька

Село Нянчино Красноармейского района, Ворошиловоградской области приютилось на границе большого леса и колхозной межи. От ближайшего железнодорожного полустанка до него, если сократить путь и идти лесом, всего-то двенадцать километров. Только надо держать ухо востро, чтобы не заплутать. По просёлочной дороге – все двадцать.

Если смотреть на Нянчино с пригорка, то залюбуешься тем как оно картинно влилось в дикий зелёный массив. Отдельно выделяются только вытоптанным жёлтым пятном стадион с самодельными воротами и несколькими брёвнами прихваченными скобами к пенькам, вместо скамеек для зрителей, и ставок – в солнечную погоду сверкающий малахитовым зеркалом. Даже коровы не пьют из него воду. Сами же и загадили – туда и обратно проходя через него на выпас. Сколько ни старались нянчинцы вычистить ставок от коровьих кизяков, даже изгородь ставили, и всё равно, стадо, как таран проходило сквозь ограждение, заполняло водоём, испражнялось, словно нарочно, и разбредалось по дворам.

Ночью Нянчино и вовсе теряется в лесном массиве. Выдаёт его присутствие только петушиная разноголосица и мычание коров, выгоняемых после третьих петухов на пастбище. Полноценная дневная жизнь села входит в силу после хора несушек. Из каждого двора доносится несушечий крик – мол услышьте все – яйцо снесено. Дошкольная детвора, с алюминиевыми мисками, лезут в курятник и собирают ещё тёплые яйца. Кто-то обязательно стукнет одно яйцо, сделает маленькую дырочку и быстро высосет густой желток, забыв вытереть небольшую душку от желтка над губой, оставленную после облизывания. Бабушка только хитро улыбнётся и потреплет воришку за чуб: «На здоровье, – только не надо украдкой».

Мальцу невдомёк, как бабка узнала о его тайне, но он доволен, что всё обошлось и на этот раз.

– Галька! – мать крикнула в открытую дверь так, что куры всполошились на насесте. – Что ты как та тёлка разлеглась! Ну-ка, быстренько вставай и выгони корову. Пастухи дожидаться не станут.

А сама продолжила замешивать тесто в деревянном корыте. Доброе корыто! Муж Иван, прошлой осенью его выдолбил из ясеня. Тогда удивлялась Мария, и не пытаясь скрывать удовольствие от обновки в кухонной утвари:

– Где ты только такой дебелый ясень нашёл?

– Лесники сдружили, – важничал Иван и не спускал горящих глаз с жены, любуясь тем как та обхаживала, вроде пустячную вещицу – корыто. Подумаешь, невидаль – в каждом дворе такое есть.

– Но не такое! – словно поймав вопрос в мужних глазах, отвечала Мария. – Моё из цельного куска, а не из досок подобранных.

Вот и сегодня, замешивая тесто для выпечки хлеба, Мария снова про себя похвалила мужа за такой полезный подарок, а главное, справленный из цельного дерева. Ей очень хотелось, чтобы хлеб получился добротным. Ведь готовила она его для любимого племянника Юрки, прибывшего накануне в гости.

С постели кто-то сполз и босыми ногами пошлёпал по голому полу.

– Галочка, ты куда? – подхватился со сна Юрка.

– Юрасику, ты спи, – сонным голосом отвечала Галька. – Я мигом. Только корову пастухам выгоню. – А то мамка заругается.

У двери сунула ноги в калоши, непомерно великие для её маленьких ножек, в углу взяла прутик, ещё с вечера приготовленный, и пошаркала на двор.

«Какая корова? – недоумевал Юрка. – Ей всего-то пять лет? Наверно, спросонья?»

Он быстро встал и, на ходу накидывая штаны и рубаху, вышел следом за сестрой. Голос той уже доносился из хлева.

– Марта, Марта, – приговаривала Галька. – Ходим на двор, ходим.

Из чёрного хлева сначала появились белые, витые коровьи рога. Следом вышла и сама Марта, словно ледокол пробившийся сквозь льдины.  Чиркая прутиком корову по бокам, девочка выпроваживала ту со двора.

Марта медленно переставляла ногами, низко опустив голову. У крыльца, она неожиданно остановилась, задрала морду на гостя, отмахнула хвостом и протяжно замычала, длинно вытягивая шею.

– Тю-ю! – возмутилась Галька, которой досталось коровьим хвостом. – Совсем сдурила! Це мий брат Юрасику! Ступай геть со двора, – с важным видом отчитала животное девочка и стукнула прутиком по заду. – Ступай! Кому сказала?

Марта, своим длинным языком сквознула до самой ноздри и, ещё медленнее переставляя ноги пошла дальше. В проёме калитки она остановилась, чтобы потереться боком о стойку. Галька спокойно ожидала, равнодушно взирая на привычную процедуру коровы.

– Пока не увидит подружек, не идёт со двора, – объяснила Галька брату поведение Марты. – Ну, вот, всё, увидела! Куды побигла? Уже не остановить. То недобудишься, то бегит как скаженная, – запирая за коровой калитку, рассказывала Галька.

В хлеве стукнули жестяным ведром. Скрипнули ворота и, перекосясь на одну сторону под грузом тяжёлого ведра, вышла Наташка.

– Сколько? – у самого Юркиного уха крикнула тётка.

– Оглушила! – вздрогнул Юрка.

– Ты чего так рано поднялся? – широко улыбалась тётка Мария. – Спи ещё. У вас в городе спят допоздна.

– По-разному, – Юрка не отрывал глаз от Наташки. – Наташ, сколько тебе лет?

– Она уже в школу ходит, – за сестру важно ответила Галька.

– Так сколько тебе лет? – Юрка с интересом рассматривал сестёр.

– Семь, – ставя ведро на крыльцо, ответила Наташка и, уже матери адресовала: – Пол ведёрка.

– Процедила? – продолжала допрашивать мать.

– Да.

– Бегом собирайся в школу, – мать тут же перелила молоко в банку. – Выпьешь парного молочка? – предложила она Юрке: – Девчата для тебя надоили.

– Давай, попробую. – Если и собирался Юрка отказаться, то после того что «девчата для него надоили», не хватило духу сказать – нет. – Только много не наливай. Я ещё не умывался, – нашёл отговорку он, чтобы хотя бы уменьшить порцию.

Он хотел в несколько больших глотков осушить кружку, но молоко было настолько жирным, а главное, приторно отдавало коровой, что и на первом глотке его едва не стошнило.

– Во сколько начинаются уроки? – Юрка хотел заговорить непривычный вкус парного молока.

– В восемь, – коротко отвечала тётка.

– Зачем так рано собираться в школу? – недоумевал он.

– Батько её на моцике до развилки на полевой стан довезёт, а там пешком через поля, – пояснила тётка Маша. – Ему же на работу к шести. Страда в разгаре.

– Пусть едет, я её провожу в школу, – предложил Юрка. – Хоть поспит немножко.

– Ну да, – хохоча затараторила Галька. – До развилки семь кэмэ. – А потом Наташка ещё четыре кэмэ идёт до школы пешком. Через поля короче.

– В аккурат к восьми и приходит, – улыбаясь наивности племянника, пояснила тётка. – Вам городским не понять. Всё рядом с домом – магазин тут тебе, школа во дворе – учись – не хочу. В больницу пешочком можно прогуляться. Меня в роддом Ваня на мотоцикле два часа вёз. Думала уже в поле рожу. Кажу ему, Вань, стой – рожаю. А он сильнее на газ давит и кричит: «Терпи, скоро приедем». Вокруг тьма, ни фонарика. Поля и леса. Только жёлтый луч от фары и коляску подкидывает так, что весь зад отбила пока доехали. Так я прямо в приёмном отделении и родила. Воды ещё в мотоцикле отошли. При такой тряске разве почуешь, что у тебя там отходит. Родила бы не заметила.

– Галька! Брось ты эту дробеняку! – одёрнула сестру Наташа. – Шо ты мотыляешь ею перед носом.

– Тю-ю, Наташка! Хи-хи-хи, – залилась восторженным смехом Галька. – Яка ж це дробеняка? Це прутик для коровы, – с важным видом закончила Галька и направилась в дом.

– Галька! – крикнула в след Наташка, а Юрке тихо сказала: – Важничает, а трусы в жопу залезли. – Галька! Чуешь шо говорю? Поправь трусы.

В ответ Галька только дёрнула голой ягодицей в сторону сестры, смешно подскочив на одной ноге, и звонко расхохотавшись, скрылась в доме.

Забавность выяснений отношений между сёстрами умиляло Юрку. Прохладный утренний воздух, сдобренный запахами из хлева щекотал в носу. Он поёжился, растёрся обруч, похлопав себя по бокам и, следом за сёстрами, забежал в дом.

Первое утро, короткого отпуска, в гостях у тётки началось.